Друзья // Статьи // Почему «Друзья» — идеальный ситком
Почему «Друзья» — идеальный ситком
Уже скоро выйдет специальный эпизод Друзей! В ожидании этого попробуем разобраться, почему «Друзья» — идеальный ситком. Как сериал Дэвида Крэйна и Марты Кауффман кристаллизовал формулу современной телекомедии — и в чем он нарушал ее же правила.
«Друзей» сейчас принято больше ругать. За старомодность, анахронизм, даже реакционную неполиткорректность. Скажем, почему герои сериала — молодые модные ньюйоркцы 1990-х — никогда не ходят в клубы или не обсуждают, скажем, Тарантино? А шутки про лишний вес? А помните, как Росс не мог смириться с тем, что няней для их с Рейчел маленькой дочери Эммы будет мужчина? А как Рейчел отказалась от работы своей мечты в Париже — и все только потому, что Росс под конец сериала вдруг вспомнил, что вроде как любит ее. Это уже ни в какие ворота!
Но с «Друзьями» нельзя не считаться: они были одним из последних мегасериалов, аудитория их финального эпизода — 52 миллиона зрителей (сравните с жалкими 17 миллионами «Игры престолов»!). В 1990-х они были настоящим культурным феноменом, влиявшим на все сферы жизни, включая самые бытовые: все девушки хотели себе прически «как у Рейчел». И хотя герои «Друзей» не отвечают на все вопросы словом «погугли», у них нет айфонов и инстаграма — их смотрят до сих пор, молодое поколение тоже. В постоянно меняющемся мире соцсетей «Друзья» почему-то оказываются бессмертными, вне времени — а значит, современными.
Причина, вероятно, в том, что «Друзья» точно следуют идеальной формуле современного ситкома, при этом не боясь отходить от его стандартов в деталях, складывающихся в уникальный узор.
Правило первое. Эскапизм
Хороший ситком должен позволить своему зрителю укрыться от скучного, рутинного, депрессивного, создавать такое пространство, где можно спокойно пересидеть, побыть в уюте и тепле, зону комфорта. «Друзья» предлагали идеальный рецепт эскапизма: местами сказочный, местами ироничный и правдоподобный рассказ об идеальных красивых молодых людях, замаскированных под невротиков, — в отличие от других ситкомов, героями которых были невротики настоящие, да еще какие — например, социопат Джордж из «Сайнфелда».
Хотя вообще-то «Друзья» многое позаимствовали у «Сайнфелда» — не зря они вышли на том же канале NBC практически след в след. Во-первых, атмосферу воображаемого, словно игрушечного Нью-Йорка; во-вторых, систему персонажей: и там и там герои — друзья, постоянно проводящие время вместе то дома, то в закусочной; в третьих, Кортни Кокс: перед тем как стать Моникой Геллер в «Друзьях», актриса мелькнула в «Сайнфелде»… Даже визуально оба сериала похожи тепло-серой, сиренево-рыжей гаммой, внимательным балансом теплого и холодного в кадре (по крайней мере в первых сезонах). А еще одновременно задающими моду — и типичными для эпохи нарядами, прическами… Однако «Сайнфелд» был революционным шоу, порвавшим с классической традицией назидательно-гуманистического ситкома (подробно обо всех новациях сериала можно прочесть тут). «Друзья» же позиционировались как что-то слаще, проще, молодежнее, они перекидывали мостик от прорывного циничного «Сайнфелда» к всяческим современным бесконечным ситкомам. Да, у друзей были до боли знакомые аудитории проблемы, неврозы, мелкие и не очень бытовые неурядицы. Как пелось во всенародно любимой песне, звучащей на титрах сериала: «Тебе и не сказали, что будет жизнь такой. / Работа мрак, ты на мели, и личной жизни никакой. / И твой бюджет давно романс поет. / И это явно не твой день, не неделя, / не месяц и даже не год, но…».
Но, с другой стороны, их жизнь по большому счету — беззаботная фантазия: молодые люди, половина из которых большую часть сериала пытаются определиться, чем же зарабатывать на жизнь, живут и тусуются в огромной квартире в самом центре Нью-Йорка, в Гринвич-Виллидж (точный адрес: дом 90 по Bedford Street). А самое невероятное вот что: у каждого из них есть как минимум пять близких друзей, с которыми они проводят время каждый день! И не устают! Социологические исследования показывают, что как минимум треть американцев никогда не общались со своими соседями. Но герои «Друзей» вечно зависают друг у друга в гостях, сидят в кафе, болтают, смеются. Создатели сериала сами прекрасно осознавали аномальное поведение своих героев: в какой-то момент Джоуи отчитывает друзей: «Почему ваши начальники вас не любят? Может, это потому, что вы тусуетесь в кафе в 11:30 в среду?..». Все тут же вскакивают и бросаются на службу. Чтобы в следующей серии снова беспечно попивать кофе в рабочее время.
О том, что «Друзья» выполняли для своих зрителей функцию «уютного бабушкиного пледа», защищающего от всяких невзгод реальной жизни, отчасти свидетельтсвует такой факт: когда случилось 11 сентября, рейтинги шоу заметно взлетели — с 22 миллионов зрителей седьмого сезона до 26,7 восьмого, который как раз пришелся на осень 2001 года.
Кстати, 11 сентября повлияло на «Друзей» вот еще каким образом. Для истории медового месяца Моники и Чендлера были сняты сцены в аэропорту, где Чендлер (ну разумеется) шутит про бомбу и безопасность во время полета. Сцену успели своевременно вырезать и переснять, а сейчас ее можно поглядеть тут:
Правило второе. Запоминающиеся герои
В большинстве хороших ситкомов все держится даже не столько на самих гэгах и комических положениях, сколько на конкретных исполнителях, эти ситуации разыгрывающих, — общая структура сериала должна выталкивать его звезд на первый план, не затеняя их моноспектакли изысканной кинематографией. Слишком сложно устроенные шоу вроде английского «Офиса» с небанальной драматургией, оригинальными режиссерскими решениями и операторской работой оттесняют юмор на второй план, и ситкомом такой сериал уже не назовешь.
Так что главное Дэвид Крэйн и Марта Кауффман сделали еще до начала съемок — отобрали и свели вместе идеальный ансамбль из шестерых актеров, причем совершенно равноценных. NBC пытались сделать структуру «Друзей» более традиционной, выделить главного персонажа и отодвинуть на задний план второстепенных — Фиби и Чендлера, — но Крэйн и Кауффман настояли на своем. С третьего сезона в «Друзьях» установилось и экономическое равенство: все актеры стали получать одинаковый гонорар (от 100 тысяч за эпизод в третьем сезоне до миллиона за эпизод в последнем).
С одной стороны, друзья были очень разными, с другой —попадающими в стереотипы. Беспомощная плакса и принцесса (Рейчел). Первый парень на деревне (Джоуи). Король сарказма, который боится знакомиться с женщинами (Чендлер). Фанатка уборки и немножко невротик (Моника). Хиппушка со странностями (Фиби). Зануда (Росс). Шесть характеров — зритель просто неизбежно узнал бы себя (или своих близких) в ком-то; неслучайно до сих пор так популярны тесты «Кто ты из героев "Друзей"?».
Необыкновенная, как сейчас принято говорить, «химия» между исполнителями видна уже с первых кадров. Когда в пилоте Рейчел прибегает с шопинга и радостно заявляет: «Я ничего не умею!», нам мельком показывают, как на нее с легким удивлением и теплотой смотрит Чендлер (это вообще не его сцена, в ней нет никаких шуток), — сразу ясно, что это любовь навсегда.
В «Друзьях» не было ничего вынужденного. Самым потрясающим в шоу была та естественная легкость, с которой эти типы уживались друг с другом. Впервые герои ситкома оказались вместе по доброй воле, а не в силу обстоятельств (таких как служба в одном полку или факт принадлежности к одной семье) в «Сайнфелде» — но этот квартет объединяла мизантропия, презрение к остальному человечеству. А «Друзья» действительно были друзьями. Лучшие серии — конечно, те, в которых сюжет сводит всех вместе — за игрой в покер, за сборами на палеонтологический вечер или когда ребята вечером расходятся по своим углам, но так и не засыпают, объединенные фабульной аркой.
Правило третье. Никаких перемен
«Друзья» не всегда были уморительны, но в лучших сезонах они были умиротворяюще стабильны. Важнейшая особенность современного ситкома (тоже введенная в практику «Сайнфелдом») — неизменность характеров. Друзья — во всяком случае в первых сезонах — не преследуют никакой конечной цели, не меняются, ничему не учатся, не переживают нравственной трансформации. Интересно, что хэппи-энд, свойственный традиционным старым ситкомам, в которых члены семьи или сослуживцы, вместе пережив очередное еженедельное испытание и став чуточку лучше, сбиваются в тесный круг, в «Друзьях» присутствует: часто финалом серии становится констатация того, как здорово, что все мы здесь собрались, что мы есть друг у друга (например, когда герои медитируют над фоткой почившей бабушки Геллеров и ее «банды», или на ужасный День благодарения, когда все испорчено, а потом неожиданно друзей сближает обсуждение уродливого голого мужика в окне по соседству).
Для уютного эскапизма перемены не нужны, нужно, наоборот, чтобы мир каждый раз после небольшого потрясения возвращался в исходную позицию. Нужна теплота узнавания.
В первых сериях герои страшно молоды, полны надежд (продюсеры предлагали ввести им в помощь каких-то более взрослых персонажей, своего рода старших братьев, но раздумали): Джоуи мечтает о большой карьере, Рейчел работает официанткой… Эта затяжная инфантильность «Друзей» тоже была частью их обаяния: в чем-то они совсем еще дети. Поэтому Чендлеру было так трудно флиртовать с Фиби, а Монике и Чендлеру — признаться ребятам, что они встречаются. Герои неизменно приходили в ужас от курения (кроме Чендлера), и их редко можно было увидеть даже пьяными, попойка каждый раз превращалась в событие (Рейчел и Росс в Лас-Вегасе, Моника на свое 30-летие). Постоянная борьба Чендлера и Джоуи за кресло — высшая степень детской непосредственности и драйва.
Однако статичность характеров может стать проблемой. «Сайнфелду» удалось ее избежать — его девятый сезон чуть ли не лучший. А вот «Друзья» начали превращаться в однотипных зануд, черты героев от постоянного повторения становились карикатурными. Росс был все более невыносим, Джоуи уже не знал, что делать с вереницей девиц (пока сценаристы не решили, наконец, свести его с Рейчел, правда, ненадолго), время все больше давило на нежелающих взрослеть юношей и девушек, а авторы на автомате продолжали жать на те же кнопки. Но когда они все же заставили героев вырасти, сюжет неизбежно стал чересчур мелодраматическим, сдвинулся в сторону «мыла». Словно подчеркивая этот переход, Чендлер в финале, распереживавшись из-за предполагаемого отъезда Рейчел в Париж, трагически заявляет: «Чувствую себя, будто „Мелроуз Плэйс“ закрыли».
Правило четвертое. Четкая структура
Постоянство характеров в ситкоме поддерживается жесткой, практически неизменной от серии к серии структурой. В центре каждого ударного эпизода — общая тусовка героев, собравшихся в одном помещении или соединенных единой сюжетной линией. Прекрасный пример — «Эпизод с эмбрионами» (4 сезон, 12 серия).
Ребята соревнуются, кто кого лучше знает, — девочки (Рейчел, Моника) мальчиков (Чендлер, Джоуи) или наоборот. Росс вызвался придумать вопросы (значит, знает и тех и других лучше всех). Фиби тем временем в больнице, вот-вот должны прийти новости о ее беременности. Сюжетный ход с игрой на знание друг друга одновременно дает возможность еще раз раскрыть грани характеров отдельных персонажей, показать их мелкие безумства, вспомнить странные поступки, при этом продемонстрировав главное: они действительно лучшие друзья. И безответственные дети, ставящие на кон квартиру. Моника нечеловечески азартна. Рейчел орет нечеловеческим голосом. Все увлечены, всем интересно друг с другом. Линия Фиби, которая в одиночестве справляется с важнейшим событием своей жизни, словно уважительно подчеркивает ее странность, ее непохожесть на других. И, наконец, финал, в котором парни забывают о своих междоусобных распрях и проигранных квартирах, чтобы в порыве настоящего счастья обнять беременную подругу.
Правило пятое. Условность происходящего
В экранном мире, о котором рассказывает ситком, нередко случаются несостыковки. Но даже самые злостные из них могут выглядеть лишь опечатками сценаристов. Например, сын Росса Бен в последний раз появляется в серии «Джоуи идет на свидание с Рейчел» — и целых два финальных сезона проходят без него. Куда дели ребенка, спрашивают переживающие зрители? Или вот еще. Росс палеонтолог? Очень сомнительно, считает автор этого поста и подробно доказывает, что герой никак не мог быть нормальным ученым (прости, Росс).
Однако большинство противоречий вписываются в общую фантазийную канву ситкома. Ведь так не бывает, что диван в кофейне всегда свободен. Но это еще один повод посмеяться — вместе со зрителями — над собой: однажды (шутка в том, что только однажды) друзья приходят в кофейню, а их диван занят.
В итоге такая условность, ощущение того, что друзья живут в игрушечном мире, создает ту атмосферу простоты и легкости, без которой ситкомы не работают.
Правило шестое. Смех за кадром
Закадровый смех давно уже считается каким-то никому не нужным, унизительным (они указывают мне, где смеяться!) пережитком старой телевизионной эпохи. Славой Жижек считает, что смех за кадром вообще не должен смешить зрителя, даже наоборот. По мнению философа, смысл этого приема — в том, что так телеэкран сам реагирует на свои шутки, позволяя зрителю заниматься своими делами, поощряя «бездумную, лихорадочную активность». Чак Паланик в «Колыбельной» упоминает такую зловещую деталь: «Большинство треков со смехом на телевидении было записано в начале пятидесятых. То есть почти все люди, смех которых ты слышишь, сейчас мертвы». Зловещую подоплеку ситкома сделал явной Дэвид Линч в своей сюрреалистической короткометражке «Кролики».
А вот несколько напоминающий ее тревожно-комической атмосферой ролик, состоящий только из эпизодов закадрового смеха из «Друзей»: вроде бы немая комедия, но уж слишком странная и заразительная одновременно.
Смех добавляет ситкому неестественности еще и вот почему: в диалоги нужно вводить дополнительные паузы — чтобы аудитория отсмеялась. А в реальной жизни люди так, конечно, не разговаривают. Но не стоит забывать, что ситком — это своеобразная пьеса, в идеале разыгрываемая перед живой аудиторией (так, к примеру, снимали «Сайнфелд»). И тогда смех за кадром превращается в смех сопричастности. Говорят, реакция аудитории на то, как Моника и Чендлер в Лондоне вылезали из-под одеяла, была неистовой, актерам пришлось удерживаться в одном положении 27 секунд, чтобы снять сцену. В итоге все продлилось так долго, что съемочная группа заказала для массовки зрителей 400 пицц.
В каком-то смысле именно в моменты смеха, которые в чистом виде могут занимать до 25% экранного времени каждой серии, оказываешься в той самой «зоне комфорта»: перевариваешь увиденное, думаешь о своем и чувствуешь, что ты, как и герои, не один в этом недружелюбном мире.